Гунки

• Сёмонки («Записи о Масакадо») — первое известное произведение жанра, посвящённое мятежу годов Дзёхэй и Тэнгё (936—941).
• Муцу-ваки («Сказание о земле Муцу») — повествует о Девятилетней войне 1051—1062 гг. Минамото-но Ёриёси и Минамото-но Ёсииэ с мятежным властителем провинции Муцу Абэ-но Ёритоки и его сыновьями.
• Осю госаннэн ки («Записи о трёхлетней войне в краю Осю») о подавлении в той же провинции войском Минамото-но Ёсииэ нового мятежа самураев, получившим название «войны Госаннэн» (1083—1087).
• Хогэн-моногатари («Сказание о годах Хогэн») о смуте годов Хогэн 1156—1158 гг.
• Хэйдзи-моногатари («Сказание о годах Хэйдзи») о противостоянии кланов Минамото и Тайра годов Хэйдзи 1159—1160 гг.
• Хэйкэ-моногатари («Повесть о доме Тайра») о возвышении и падении рода Тайра, и его последней войне с кланом Минамото 1180—1185 гг.
• Дзёкю ки («Записи о смуте годов Дзёкю») посвящены мятежу императора Го-Тоба против сёгуната Минамото, получившего название «смуты годов Дзёкю» (1221).
• Тайхэйки («Повесть о Великом мире») — крупнейшее по своему объёму произведение жанра, состоящее из 40 свитков, в центре которого находятся события 1318—1367 гг., связанные с войной между Южной и Северной династиями.
• Сога-моногатари^[англ.] («Повесть о братьях Сога») и Ёсицуне-моногатари («Сказание о Ёсицунэ»), созданные в XV столетии, некоторыми литературоведами-японистами к произведениям жанра гунки не относятся, хотя имеют с ними немало общего.

Появление и распространение гунки сопряжено со вступлением Японии в новую эпоху и со сменой политических и социальных сил и ориентиров — центром литературного мира, его субъектом становится возвысившееся военное сословие. Самурайский эпос пришёл на смену повести моногатари, берущей своё начало в кругах хэйанской аристократии.

В 1156—1221 годах Японию потрясли междоусобные войны, после чего в Японии установился режим военной диктатуры, когда при сёгунах династии Минамото реальная власть находилась в руках военной ставки бакуфу, императоры же от неё надолго были отстранены. С этого времени самурайство окончательно завоевало политическую власть, став господствующей силой страны.

Оказавшись на вершине политической власти, самураи столкнулись с господством сохранившегося культурного наследия старой аристократии. Таким образом, одной из основных задач сёгуната стало рождение своей собственной культуры, прежде всего художественной, которая встала бы в противовес культуре аристократической^[1]. Итогом деятельности в её создании и стало появление в начале XIII века военно-исторического эпоса гунки, и в первую очередь знакового произведения «Повесть о доме Тайра» или «Хэйкэ моногатари». Тем не менее, при сложении гунки использовалась композиционная основа жанра моногатари, и многие повести гунки имеют этот термин в своём наименовании. Помимо качественно нового содержания жанра, изменения произошли и в среде «потребления» литературы. Если культура эпохи Хэйан отличалась элитарностью и недосягаемостью для основной массы населения, то в период Камакура она значительно расширила свои границы. Исследователь японской литературы Н. И. Конрад пишет: «Прежде всего совершенно изменился круг читателей; литературные произведения стали создаваться для творцов новой жизни, новых государственных форм и новой культуры: самураев. Читатель стал принадлежать к иной социальной среде с совершенно особым укладом мировоззрения. Значительно расширились и границы этого круга: они стали включать в себя небывалую ещё в Японии читательскую массу. Литература не только стала читаться новыми людьми, но приобрела и „широкого“ читателя, потеряв свой прежний, в сущности, достаточно экзотический характер.»

Если первые гунки посвящались в основном смутам и противостоянию крупных феодальных кланов, то в основе повествования поздних произведений этого жанра лежат судьбы отдельных выдающихся личностей. Таковы «Повесть о братьях Сога» и «Сказание о Ёсицунэ», записанные не ранее XV века, но на основе более ранних сюжетов, бытовавших в XIII—XIV в устной среде^[2].

Военные повести, как правило, не имели единого автора и обычно составлялись сразу группой людей. Предпосылками их возникновения стала, во-первых, деятельность издавна существовавших в хэйанской Японии профессиональных корпораций рассказчиков катарибэ, пересказывавших по памяти старинные предания, мифы и легенды, в результате чего сложился особый жанр устного рассказа катаримоно. Во-вторых, в тогдашних буддийских храмах сложилась традиция публичного произнесения не только проповедей, но и поучительных историй и легенд в жанре сэцува, что также повлияло на появление воинских сказаний^[3].

Авторы не слагали подобные истории полностью от начала и до конца, а множество раз редактировали и переписывали их в разные временные промежутки. Способом передачи сказаний было либо составление письменных текстов, либо традиция устных рассказов бродячих сказителей бива-хоси, благодаря чему произведения становились известными не только в крупных городах, но и в провинции. Бива-хоси путешествовали в образах буддистских священников и рассказывали самурайские легенды под аккомпанемент японской лютни — четырёхструнного музыкального инструмента бива. Сказители перечисляли все даты, географические объекты, обстоятельства происшествий и воинов, принимавших в них участие, так как существовало убеждение, что подобный тщательный пересказ событий и подвигов героев может служить способом умиротворения их духа.

В целом история сложения сказаний может быть представлена следующим образом: отдельные эпизоды их рождались в устном виде в среде воинов-дружинников, большей частью ещё не приобщившихся к письменной культуре. Затем они разносились по стране бродячими монахами-слепцами, постепенно складывались в циклы и в таком виде приходили в монастыри. Монастыри средневековой Японии были центрами культуры. Сюда сходились люди из всех уголков страны — в том числе и бива-хоси. Учёные монахи составляли здесь летописи событий, переписывали старинные произведения — известно, например, что именно в монастыре в XIV веке была переписана древнейшая из дошедших до нас рукопись первого литературного памятника Японии — «Кодзики» (VIII в.). Так могли быть обработаны и записаны в монастыре и гунки^[4]. Начало их оформления в письменные повествовательные произведения (ёримоно) может быть отнесено к рубежу XII—XIII столетий^[5].

Гунки характеризуются прежде всего новым типом своего литературного языка. Взамен хэйанского «вабун» используется «вакан-конгобун» — смешанный китайско-японский язык. Язык этот складывается из двух элементов совершенно различного происхождения, отражая фактическую картину разговорной речи в Японии того времени, воспринявшей уже очень много китаизмов, но не вполне их ещё усвоившей. С другой стороны, язык гунки характеризуется таким же смешением стилистических элементов речи: «изящных речений» гагэн и «вульгарных» выражений дзокуго. Иначе говоря, в гунки мы находим и элементы языка хэйанских моногатари, и целый ряд простонародных слов^[6].

Проявлена неоднородность текста, включающего в себя как художественные элементы, в том числе поэтические вставки, так и исторические (перечисления имён, званий, должностей, чинов, учреждений, справки из китайской историографической литературы и т. д.), которые делают текст похожим на официальную историческую хронику.

Сцены сражений обычно включают описания одежды и доспехов воина, которые используются как для его идентификации, так и для описания личностных черт. Другая характерная черта — речь воина, которая включала не только его личное имя и титул, но также перечисление его семейных связей и достижений.

В описаниях боевых схваток гунки характеризуют свойственные эпосу приподнятость и гиперболизм, динамика, передающая напряжённость и быстроту действия. В изображении авторов сказаний сила и ловкость воинов превосходят все возможное для простых смертных. Воин способен орудовать глыбой камня, которую «и сотне человек трудно было бы сдвинуть с места», он «врезается в самую гущу пятисот конных воинов и гонит их с запада на восток и с севера на юг», ему удаётся неожиданным натиском «разметать врагов и уложить их крестом вокруг себя» и т. п.

Общая форма повествования обычно состоит из трёх частей, описывающих соответственно причины войны, сами сражения и последствия войны. Тексты, как правило, эпизодические, разбиты на многочисленные маленькие рассказы, часто фокусирующиеся на конкретных инцидентах или воинах. Это результат устной передачи текста^[7].

Гунки представляют особый интерес как источник, содержащий эстетический образ «настоящего самурая» вместе со сводом негласных правил, которых самураю следует придерживаться. Кодекс самурайской чести Бусидо впоследствии станет цельным сборником этих принципов. И хоть он окончательно сформировался только к XVI—XVII вв., его зарождение можно наблюдать уже на примере героев гунки^[8].

В качестве наиболее показательного принципа выступает верность вассала своему господину — стремление не только жить и сражаться ради него, но и умереть в случае необходимости, а также отвергнуть все привязанности во имя служения ему.

Другая главная система ценностей, которая характеризует управляет этику гунки — буддизм. Буддизм и воинская этика не рассматриваются как противоположные друг другу. Несмотря на присущие им различия, в гунки представлено их смешение. Это возможно прежде всего потому, что формой буддизма, освещаемой в гунки, является буддизм Амиды, согласно которому любой, кто кается в своих грехах и призывает Будду Амиду, может достичь просветления.

Одна из ключевых буддийских идей в гунки — карма, идея о том, что текущие обстоятельства являются наказанием или наградой за прошлые действия, а также иллюзорность материального мира и непостоянство, идея о том, что все на земле ничего не может длиться вечно.

• Повесть о доме Тайра / Пер. И. Л. Львовой, А. А. Долина. — М.: Художественная литература, 1982. — 703 с.
• Сказание о Ёсицунэ / Пер. и комм. А. Н. Стругацкого. — М.: Художественная литература, 1984. — 288 с.
• Моногатари Хогэн. Сказание о годах Хогэн / Пер. В. Н. Горегляда. — СПб.: Гиперион, 1999. — 176 с.: ил. — (Литературные памятники древней Японии. V). — ISBN 5-89332-017-4.
• Японские самурайские сказания / Пер. В. Н. Горегляда. — СПб. Северо-Запад Пресс, 2002. — 688 с. — (Золотая серия японской литературы). — ISBN 5-93699-015-Х. («Сказание о годах Хогэн», «Повесть о великом мире»)
• Повесть о смуте годов Хэйдзи / Пер. В. А. Онищенко. — СПб.: Гиперион, 2011. — 287 с.: ил. — (Литературные памятники древней Японии. VIII). — ISBN 978-5-89332-168-5.
• Японские сказания о войнах и мятежах / Пер. В. А. Онищенко. — СПб.: Гиперион, 2012. — 480 с.: ил. — (Литературные памятники древней Японии. IX). — ISBN 978-5-89332-192-0. («Записи о Масакадо», «Сказание о земле Муцу», «Сказание о годах Хогэн», «Записи о трёхлетней войне в краю Осю», «Записи о смуте годов Дзёкю»)

• «Gunki Monogatari». Traditional Japanese Literature. Ed. by Haruo Shirane. — Columbia University Press, 2006.

• Горегляд В. Н. Японская литература VIII—XVI вв. Начало и развитие традиций. — СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1997. — 416 с. — (Orientalia). — ISBN 5-85803-076-9.
• Редько Т. П. Тысяча журавлей. Антология японской классической литературы VIII—XIX вв. — СПб.: Азбука-классика, 2005. — ISBN 5-352-00861-4.
• Бердников Г. П. История всемирной литературы. — Том 2. — М.: Наука, 1994. — С. 185—189.
• Конрад Н. И. Очерки японской литературы. Статьи и исследования. — М.: Художественная литература, 1973. — С. 214—221.
• Butler Kenneth Dean. The Heike monogatari and The Japanese Warrior Ethic. — Harvard Journal of Asiatic Studies. — Volume 29. — Cambridge, 1969. — pp. 93—108.
• The Cambridge History of Japanese Literature. — Cambridge University Press, 2015.