Четвёртая волна русской фантастики

Три поколения авторов советской фантастики предложил выделять литературовед и критик А. Ф. Бритиков в опубликованной в 1970 году монографии «Русский советский научно-фантастический роман»^[4][5]. Позднее появился термин «четвёртая волна», авторство этого термина принадлежит братьям Стругацким^[5].

На литературных семинарах молодые фантасты занимались обсуждением своих произведений, обменивались рукописями и обучались писательскому мастерству. С марта 1974 года Борис Стругацкий возглавлял семинар молодых писателей-фантастов при ленинградском отделении Союза писателей СССР, руководителем семинара он был до самой своей кончины в 2012 году. Семинар Бориса Стругацкого посещали Вячеслав Рыбаков, Святослав Логинов, Андрей Измайлов, Михаил Веллер, Андрей Столяров и многие другие. Порой рукописи тех или иных представителей четвёртой волны обсуждались в их отсутствие — например, тексты киевлянина Бориса Штерна, волгоградцев Любови и Евгения Лукиных. По итогам обсуждений произведений молодых фантастов удалось добиться публикации двух сборников — «Синей дороги» (1984) и «Дня свершений» (1988), также удалось опубликовать несколько подборок в журналах, включая ленинградский журнал «Аврора» и свердловский «Уральский следопыт»^[5].

Иначе была организована работа московского семинара молодых фантастов, возникшего примерно тогда же, когда и ленинградский. Этим семинаром руководили именитые представители старшего поколения фантастов — Евгений Войскунский, Дмитрий Биленкин и Георгий Гуревич; иногда семинар посещал Аркадий Стругацкий. Но для московской литературной молодёжи: Виталия Бабенко, Владимира Покровского, Александра Силецкого, Эдуарда Геворкяна, Бориса Руденко — характерно было в гораздо меньшей мере желание сплотиться вокруг «живых классиков», чем собственные издательские и организаторские амбиции. Многие из молодых фантастов Москвы уже имели опыт работы в редакциях, их статьи и очерки публиковались в научно-популярных журналах, нередко эти писатели занимались и литературными переводами. Однако публикациям препятствовали инертность и конформизм издательской машины — в результате писателям оставалось обсуждать рукописи и, насколько возможно, пристраивать их в сборники и периодику. В частности, благодаря Эдуарду Геворкяну удалось добиться своих первых публикаций Виктору Пелевину — вначале в журнале «Наука и религия», затем в «Знании — силе» и «Химии и жизни»^[5].

«Малеевкой» называли ежегодный Всесоюзный семинар молодых писателей-фантастов, который был создан в 1982 году в доме творчества писателей имени Серафимовича в подмосковной Малеевке советом по приключенческой и научно-фантастической литературе Союза писателей СССР и Союза писателей РСФСР по инициативе Нины Берковой, Евгения Войскунского и Дмитрия Биленкина. Позднее семинар был перемещён в Дубулты, но название «Малеевка» сохранилось и стало очень популярным. «Малеевка» дала трибуну не только молодым московским и ленинградским авторам, но и молодым фантастам из регионов СССР — Андрею Лазарчуку, Михаилу Успенскому и Леониду Кудрявцеву из Красноярска, Евгению Филенко из Перми, Далии Трускиновской из Риги, Николаю Чадовичу и Юрию Брайдеру из Минска, Александру Бачило из Новосибирска, Любови и Евгению Лукиным из Волгограда, Борису Штерну из Киева и многим другим^[5].

Произведения большинства авторов этой волны находились под очень значительным влиянием Стругацких — как тематическим, идейным, так и стилистическим^[2]. Представители четвёртой волны придерживались взгляда на фантастику как на просто качественную литературу, которая не должна находиться в гетто и не обязана издаваться в сериях «Для детей и юношества»^[1]. Преобладала социальная фантастика, во второй половине 1980-х годов в творчестве представителей четвёртой волны отличавшаяся от литературы основного потока намного меньше, чем фантастика два десятка лет назад. Арсенал художественных средств писателей этой волны мало отличался от художественных средств писателей мейнстрима^[3]. Планируя вторжение с помощью арсенала фантастических идей и приёмов на территорию мейнстрима, писатели четвёртой волны практически исключили из своих текстов описания и упоминания научных открытий и технических изобретений^[5].

Лучшая фантастика представителей «четвёртой волны» отличалась большей изобретательностью, была психологически более тонкой и выверенной стилистически по сравнению с текстами большинства официально одобренных фантастов 1970-х годов. Характерна особая требовательность писателей к художественной, стилистической составляющей их произведений, подчёркнутое внимание к психологии персонажей^[5].

В отличие от представителей предыдущих волн, авторы четвёртой волны в советское время часто не могли пробиться к читателю, писали главным образом «в стол», довольствуясь редкими журнальными публикациями. Рассказы публиковались в региональных газетах — в областных комсомольских «молодёжках» и даже в заводских многотиражных изданиях, иногда — в «Технике — молодёжи», «Химии и жизни» или «Знании — силе». Также произведения представителей четвёртой волны выходили в альманахе «НФ» издательства «Знание» и ленинградских сборниках фантастики^[5].

По словам известного критика Василия Владимирского, «пробиться в официальную печать мешал не столько вызов, брошенный Системе, сколько неповоротливость издательской машины и переполненность социальных лифтов эпохи застоя, ползущих с черепашьей скоростью»^[5].

Представитель четвёртой волны Андрей Столяров отмечал, что причинами трудностей с публикациями были опасения редакторов опубликовать что-нибудь антисоветское, длительные очереди на публикацию (писали многие, но мест на публикацию в журналах было значительно меньше), цензурные препятствия и «художественный барьер» (очень своеобразные требования редакторов к качеству текстов)^[5].

Андрей Лазарчук вспоминал: «Фантастики издавалось очень мало, писали её много, и срабатывал эффект игольного ушка. То есть всё, что чуть побольше блохи, застревало. Можно было опубликовать рассказ-другой в периодике, если сильно повезёт — повесть в сборнике. Роман мог издать только член Союза писателей, а чтобы стать членом Союза писателей, надо было издать две книги — получался заколдованный круг. Настороженность же по отношению к фантастике у властей возникла после массового появления клубов любителей фантастики — структуры, возникшей снизу, „неформальной” — и поэтому вызывавшей подозрение. Примерно то же было с бардами, роком, каратэ и всем таким прочим»^[5].

Несмотря на то, что социально-критическая направленность, сатирический подтекст в произведениях авторов четвёртой волны часто отсутствовали, распространялись эти произведения так же, как андеграундная неподцензурная литература или политический самиздат: в полулегальных машинописных копиях, передававшихся из рук в руки, или же в фэнзинах, публикуемых тиражами от пяти до полусотни экземпляров. До 1988 года по-настоящему серьёзных фэнзинов в СССР не существовало, так как попытка создания неподцензурного печатного издания была очень рискованной; поэтому публиковались клубные журнальчики, сборники и альманахи тиражом от одного до пяти машинописных экземпляров, распространявшиеся исключительно в клубе или семинаре. Первые по-настоящему серьёзные фэнзины возникли в Советском Союзе лишь весной 1988 года, когда властями страны был объявлен режим «гласности», и таких журналов было сначала только три на весь СССР: «Измерение-Ф» в Ленинграде (спустя пару лет этот журнал сменил название на «Сизиф»), «Оверсан» в Севастополе и «Гея» в Краснодаре, — причём суммарный тираж каждого из них достигал в лучшем случае 30—50 экземпляров^[5].

Так, в журнале «Измерение-Ф» публиковались произведения молодых писателей, посещавших семинар Бориса Стругацкого, а затем и стенограммы семинарских обсуждений текстов; «Гея» публиковала в основном произведения членов московского семинара с добавлением любительских переводов зарубежной фантастики; фэнзин же «Оверсан» в изобилии содержал критику и публицистику, освещавшую в слегка ироничном ключе организационные проблемы фэндома и новые публикации представителей старшего поколения и фантастов «четвёртой волны»^[5].

Причинами появления четвёртой волны и интереса к ней стали однообразие трафаретной фантастики, публиковавшейся в СССР в 1970—1980-е годы, книжный дефицит и ощущаемое читателями желание перемен. Официальная фантастика в СССР, темами которой были в основном научные открытия, коммунистическое будущее и космические полёты, с конца 1960-х годов оказалась в серьёзном кризисе, связанном с нехваткой идей и тем. Любители фантастики, уставшие от однообразия прежней НФ, ожидали новой волны^[5].

В 1970-е годы читатели фантастики начали массово объединяться в клубы любителей фантастики (КЛФ), пытаясь совместными усилиями решить эти проблемы. Фэнам, входящим в КЛФ, было намного проще доставать произведения авторов четвёртой волны: члены клубов обменивались журналами и книгами, также им были доступны публикации в региональных газетах, а в конце 1980-х годов по клубам иногда распространялись рукописи писателей четвёртой волны по принципу «прочитайте и верните назад с отзывом». Как советские любители фантастики, так и представители четвёртой волны были молоды, и поэтому между КЛФ и семинарами фантастов возникла тесная связь и обмен информацией^[5].

С 1987 года четвёртая волна и движение КЛФ оказались в ещё более тесном контакте: их объединяли конвенты и фестивали фантастики, общие издательские проекты^[5].

Общей сверхзадачей, характерной для писателей четвёртой волны, было разрушение «фантастического гетто» или по крайней мере возвышение фантастики до уровня Литературы. Четвёртая волна пережила короткий всплеск популярности в конце 1980-х — начале 1990-х годов, но затем потерпела поражение, когда в 1990-е годы после исчезновения книгоиздательских и книготорговых ограничений появился огромный вал произведений зарубежной фантастики, в основном англо-американской. Оказалось, что запрос на новаторскую фантастику переводная литература выполняет намного эффективнее по сравнению со старыми рукописями советских авторов. При этом характерные для четвёртой волны стилистическая изощрённость, социальное конструирование, проработка характеров перестали цениться: массовый читатель предпочёл им увлекательные сюжеты, масштабность описываемых событий, сериальный подход^[5].

Рассчитанная на интеллектуального читателя фантастика четвёртой волны проиграла конкуренцию, и с переводной фантастикой предстояло соревноваться уже следующему поколению русской фантастики, которые унаследовали от писателей четвёртой волны и уровень амбиций, и литературоцентричность (правда, с уклоном в постмодернизм), и избегание научно-фантастических сюжетов и тем. Сама же четвёртая волна распалась на многие обособленные, персональные литературные траектории^[5].

Несмотря на это, четвёртая волна предугадала ряд актуальных тенденций и в какой-то мере создала предпосылку для грядущего преображения «жанровой» прозы^[5]. Четвёртая волна расширила тематическое пространство русской фантастики, привнесла элементы сюрреализма и других направлений, ориентировалась на новейшие тенденции западной фантастики, включая киберпанк^[2]. Стремление представителей четвёртой волны доказать, что фантастика — тоже литература, что она вполне может играть на литературном поле и по литературным критериям, сбылось, хотя и благодаря другим авторам и другим произведениям — об успешности этой попытки свидетельствуют, как отмечает литературный критик Сергей Шикарёв, публикации в «толстых» журналах, отзывы критиков и литературных обозревателей, участие в номинационных списках крупных премий^[5].

• Волны русской фантастики

• Четвёртая волна отечественной фантастики / Составитель Д. Володихин. — М.: Галактос, 2004. — 190 с. — (Русский сфинкс. Фантастическая литература: критика, исследования, материалы). — 2000 экз. — ISBN 5-8117-0033-4.